Мы вовсе не стремимся доказывать истинность католичества. Наша задача гораздо скромнее — посильное изображение духа католицизма. Можно отрицать необходимость выражения на земле единства человечества во Христе в форме единой вселенской церкви (говорю это безотносительно к вопросу о ложности или истинности такого отрицания). Но, признав такую необходимость, надо признать и внутреннюю силу и логику католической идеи, В период своего становления церковь Божия на земле не обладала единой организацией. Она как бы мерцала в разных углах земного шара. В каждом собрании верующих временно воплощалась вселенская церковь, проявлялось вселенское единство. Каждая община была выражением или проявлением вселенской церкви, и все христианские общины в согласии и единстве своем были тою же единою вселенскою и апостольскою церковью. Не было видимо целостной, единой организации, и единство всех во Христе оставалось союзом или телом невидимым. Не было видимо единого учения. Еще только составлялись Священные книги, только начинало слагаться Священное Предание, а бури гнозиса уже проносились над верными Христа, раздор и споры вносили в умы сомнения и соблазн. Единство учения, единство веры было, но оно оставалось невидимым, невыраженным. Дух Божий веял, где хотел: пророки, благовестники и учителя обходили землю, а рядом с ними, как волки в овечьей шкуре, проникали в стада верных лжепророки и еретики, сыны диавольские, всюду вносящие раздор и смятение.

Медленно в борьбе слагалась организация каждой маленькой общины, каждой из многочисленных церквей или семей народа Христова, "домов Божиих". Медленно налаживалось общение этих семей друг с другом, сношения их отцов или старцев, честного пресвитерства, во Христе диаконства и епископства — хранителей апостольского Предания. В каждой церкви слагалось свое, но не нарушалось этим невидимое единство. Напротив — оно стремилось стать видимым в согласии и союзе многочисленных, все умножающихся общин, в постоянных сношениях, в любовных советах и научениях. Во II веке всякий епископ был епископом вселенской церкви, все епископы вместе в согласном решении или соборе были единою вселенскою церковью. Все они были хранителями и истолкователями Предания и Писания, равно как и клир каждой церкви, и каждая церковь в целом, и собрание всех христиан, и собрание немногих верующих во имя Христово, и каждый отдельный епископ.

Согласие всех (не единогласие: смешно всеобщее голосование в делах божественных!) было лучшим свидетельством истинности учения. Если же не было согласия, истинное предание решало спор. И выдвинулись хранительницы наиболее чистого, неопороченного предания — церкви апостольские, а среди них — проникнутая духом римской верности традиции церковь столичного города, одна из богатейших и влиятельнейших, единственная возводящая себя к апостолам из западных церквей церковь римская. Рано связала она свое имя с именами апостолов Петра и Павла и признала первым своим епископом Петра. Уже в конце II века папа Виктор I потребовал от восточных церквей соблюдения римского обычая, и верность преданию апостолов, уверенность в первенстве своем в единой церкви Христовой стали отличительными чертами папского Рима.

Истинное христианское учение должно было еще выясниться. Но оно не могло быть плодом человеческих умствований. Его открыть мог лишь Дух Божий. Дух и открывал его устами Христа, устами апостолов, евангелистов и пророков. Однако неизбежное внесение пророками в откровения, получаемые ими, своих человеческих домыслов, трудность и даже невозможность отличить истинного пророка от лжепророка, ибо не сразу по делам последнего обнаруживалась лживость слов его, привели к определению источников христианства, к Писанию и Преданию. Этим создано было относительно прочное основание для дальнейшего развития догмы. Задача богословов и всех провозглашающих богословскую истину свелась к истолкованию Писания и Предания и к охранению истинного его смысла, а подлинная вера, по крайней мере — потенциально оказалась осуществленною и на земле. Но толкование Писания и Предания не есть внешняя механическая работа.

Оно в известной степени то же самое подлинное религиозное творчество, то же откровение, что и глаголание пророков. И поэтому для него необходима помощь Духа Святого, а для обеспечения и удостоверения помощи Духа необходима непрерывная связь толкующих или раскрывающих догму с первоисточниками: с Писанием, Преданием, первыми творцами Предания — апостолами. Всякому предоставляется содействовать раскрытию христианской догмы, и ничей труд не пропадет. Но признано может быть лишь то, что Согласно с Писанием и Преданием и подтверждено преемственно связанными с апостолами хранителями их.

Естественно, что наиболее авторитетным является предание, хранимое церквами апостольскими, в частности церковью первого апостола Петра, тем более, что именно представители кафедры Петра рано выделились среди прочих иерархов своею верностью самому принципу предания. Обязательно ли мнение данной церкви? Поскольку она есть истинная церковь, она ошибаться не может, и мнения ее обладают обязательной силой только в пределах Писания и Предания. Но, как земное и человеческое учреждение, она может и неправильно понять или истолковать хранимое ею же наследие, и в этом случае мнение ее обязательной силой обладать не может. Где же тогда искать истины? В других, более авторитетных, в апостольских церквах. Но ведь и по отношению к ним может быть поставлен тот же самый вопрос; наиболее авторитетная в общем церковь в данном случае может высказать мнение менее истинное, чем мнение наименее авторитетной или даже чем мнение отдельного, христианина.

В истинной, невидимой церкви сомнений и нарушения единства учения нет, и, когда в земной видимой церкви бушуют догматические споры, истинная не теряет своего блаженного покоя в обладании полнотой Истины. А она, эта невидимая церковь, как-то существует и здесь на земле в единении с Духом Истины. Можно, оставаясь на такой точке зрения, отрицать всякую возможность определить учение истинной церкви на земле, по крайней мере, определить его по внешним признакам. Но тогда следует признать, что единство в истине на земле вообще неосуществимо и что нет земного воплощения единой церкви. Напротив, допустив существование единой воплощенной церкви, как внешне очерченного учреждения, надо допустить и существование непогрешимой инстанции, определяющей истинную веру.

Уже ранняя церковь выдвинула два решения занимающей нас проблемы, оставшиеся типичными для всего дальнейшего развития христианства: соборно-епископальное и папское. В случае разногласия, говорит нам соборно-епископальная теория, истину надо искать в согласном мнении всех епископовили вселенского собора, и гарантией этого мнения является помощь Духа Святого, даруемая преемственно связанному с апостолами собранию. Но наитие Духа не выражается вовне и человеческими чувствами неопределимо; фактически же оно не приводит к единогласию, а иногда гарантирует мнение даже не большей, а только наиболее "здоровой" части епископства или собора. Поэтому для признающего во вселенском соборе верховную учительскую инстанцию церкви не остается иного выхода, как определять истинность учения по случайному и человеческому признаку и ставить его в зависимость от результатов голосования собора или подсчета мнений высказавшихся церквей. К тому же, мнение всего епископата проявляется лишь в редких случаях, а вселенские соборы, по самому существу своему, не могут быть признанными постоянным органом церкви.

Папская теория выдвинула, как высшую инстанцию в делах веры, кафедру св. Петра, т. е. фактически — решение папы. Папская идея развилась постепенно. Еще Григорий Великий (590-604 гг.) указывал на свое верховенство лишь в случае разногласий, в обычное время признавая свое равенство с другими епископами. Но уже для Николая I (858-867) слова папы — "слова Божий", а папство — краеугольный камень христианского мира и единой истины, С самого начала, если можно так выразиться, сознательной жизни римской церкви для католичества не существует сомнения в безусловной непогрешимости кафедры Петра в делах веры. Решение Рима кончает дело: "Roma locuta est — causa rinita". А потому все решения Рима и выражающего его мнение папства безусловно обязательны. Эти решения, как единственно истинное и подлинное выражение учений вселенской церкви, выше решений соборов. Еще при Льве I (440-461) и Целестине Г (422-432) идея преимущества в смысле кафоличности римского мнения перед мнением даже вселенского собора сказывается в папских заявлениях и папской политике. Заключительные постановления Тридентского собора, утверждающая его решения булла Пия IV (26. 01. 1564 г.) и, наконец, Ватиканский собор возвели на степень догмата учение о безусловной непогрешимости решений римской церкви, т. е. папы в делах веры.

Решение Ватиканского собора, утверждавшее абсолютную истинность католического учения в его прошлом, настоящем и будущем и безошибочность решений католической церкви в лице ее главы, было логическим выводом не только из традиции католичества, нои из самой природы католической идеи. Раз существует видимо истинная церковь, а в ней истинное учение и орган, хранящий его, необходимо, чтобы решения и мнения этого органа были непогрешимы. Иначе истинное учение церкви неведомо, а истинная церковь невидима. Перед нами та же проблема, что и в соборно-епископальной теории. И точно так же совершенно неизбежны противоречия и недоговоренность папской идеи, последнее объяснение которых коренится в неосуществимости основного задания — воплотить в относительном мире абсолютное.

Действительно, нетрудно подыскать примеры колебаний и ошибок в решениях соборов. Но равным образом можно составить длинный список ошибок или колебаний римской церкви и пап в делах веры. Папа Зосима в 417 г., вопреки своим предшественникам, признал правоверие Пелагия и Целестия для того, чтобы в следующем же году под давлением африканской церкви взять свое решение обратно. Папа Вигилий I (537-555), сломленный гонением, отрекся от правой веры и объяснил свои прежние, вполне правоверные заявления наущением диавола. Гонорий I (625-638) свободно исповедал во Христе единую волю, т. е. примкнул к монофелитству, что заставило его преемника Иоанна IV (640-642) прибегать к софистическому истолкованию отправленного Гонорием патриарху Константинопольскому послания. Можно значительно увеличить количество примеров из позднейшей истории папства. Но в этом нет никакой надобности. Очевидно, что заявления римских пап и римской церкви подвержены общей судьбе всех людей и всех людских учреждений. Попытка исторически доказать непогрешимость решений пап или римской церкви заранее обречена на неудачу. А между тем идея католической церкви повелительно требует догматического признания такой непогрешимости, неустранимого признака существования видимого или ведомого единства веры. Выходов из этого затруднения может быть только два: или признать исторические факты за соблазн и дьявольское наваждение или же так понять и истолковать непогрешимость римской церкви (папства), чтобы можно было допустить возможность ошибок — признать ошибающуюся безошибочность папских решений.

Первый выход из затруднения слишком радикален и сводится к положению: "верю потому, что это нелепо", т. е. потому, что это противоречит фактам. Второй выход в той форме, как он выражен нами выше, тоже неприемлем и не является достаточным для обоснования видимой церкви решением вопроса. Но его можно формулировать более гибко и приемлемо. — Несмотря на фактические ошибки в своих решениях и заявлениях, римская церковь (папство) все-таки в каком-то отношении является непогрешимой в делах веры.

Мы уже касались в другой связи соответствующего постановления Ватиканского собора. "Мы,— пишет папа,— при одобрении священного собора учим и определяем, как божественно откровенную догму, следующее. Римский первосвятитель, когда говорит он с кафедры, т. е. когда, исполняя долг пастыря и учителя всех христиан, по верховной апостольской своей власти (auctoritas) определяет на соблюдение вселенскою церковью учение о вере или нравах, Обладает вследствие обещанного ему во блаженном Петре божественного содействия, тою силою безошибочности (еа infallibilitate pollere), коею божественный Искупитель восхотел устроить церковь Свою в подлежащем определению учении о вере или нравах (qua... ecclesiam... in definienda doctrina... instructam esse voluit). Поэтому подобного рода определения римского первосвятителя не преобразуемы (ir-rerormabiles) сами по себе (ex sese), а не по согласию церкви".

Прежде всего из приведенного текста явствует, что не все положения веры, провозглашаемые папою, "irreformabiles", т. е. не подлежат изменению или преобразованию. Для провозглашения такого непогрешимого положения необходим ряд условий.

Во-первых, оно должно касаться веры или нравов вселенской церкви, обладать вселенским значением. Где этого признака нет, где возможно допустить, что провозглашаемое папою имеет значение ограниченного временно или пространственно (а подобное допущение мыслимо почти везде, так как ни в одном папском постановлении прямо не заявлено о противоположном), там неприменим и догмат о непогрешимости.

Во-вторых, папа должен выступить в качестве учителя и пастыря вселенской церкви, что также нуждается в специальной оговорке и подлежит толкованию. Внешнее же определение "ex cathedra" теряет свои смысл внешнего определения, поскольку союзом то есть оно как будто отождествляется с выполнением долга пастыря и учителя.

В-третьих, папа должен давать определение догмы, опираясь или ссылаясь на свой апостольский авторитет, определять ее силою этого авторитета. В-четвертых, он не провозглашает учение, а определяет или отграничивает, очерчивает его, как нечто уже существующее в церкви, на соблюдение его вселенскою церковью: "doctrinam tenendam definit". А это несомненно может и должно быть поставленным в связь с другим положением той же папской буллы. Именно, немного выше указывается на то, что римские первосвятители "определили на соблюдение (tenenda definiverunt) познанное ими с Божией помощью, согласное со Священным Писанием и апостольскими преданиями . "Не для того,— продолжает Пий IX,— обещан Дух Святой наследникам Петра, чтобы они делали явным по Его (т. е. Св. Духа) откровению новое учение, но для того, чтобы при Его содействии свято они охраняли и верно излагали переданное через апостолов откровение или хранимое веры (depositum ridei)".

В отрицательной своей части, т. е. в отрицании независимости соборного постановления от папы, формула Ватиканского собора не вызывает никаких сомнений: папа выше собора. Но в утверждении и характеристике учительской власти папы она отличается исключительной гибкостью и поддается многим толкованиям. Собственно говоря, то или иное решение папы может быть без всякого колебания принято за безошибочное только в случае формального включения его папою в круг, определяемый ватиканским догматом. А ведь таких формальных заявлений папы как раз не делали и не делают. За отсутствием же формальных признаков приходится обращаться к исканию внутренних, указанных текстом догмата. А здесь именно и открывается широкое поле для толкований и споров. Любое догматическое положение можно и отнести, и не отнести в область "безошибочных". К тому же следует заметить, что сама "безошибочность" оговорена многознаменательною ссылкою на то, что Христос восхотел на ней или ею "устроить" церковь. Догмат говорит только о такой "безошибочности", какую восхотел в Своей церкви Христос. А это совсем еще не означает, что безошибочность должна быть безусловной, абсолютной.

В 1871 г. сам папа Пий IX заявил: "Некоторые хотели, чтобы я разъяснил соборное определение еще больше и точнее. Я этого делать не хочу. Оно достаточно ясно и не нуждается в дальнейших комментариях и объяснениях. Тому, кто читает постановление искренно, истинный смысл его совершенно ясен". Предшествующий анализ вовсе не стремится доказать "неясность" или нарочитую двусмысленность постановления. Напротив, он клонится к тому, чтобы показать искусство в разрешении труднейшей проблемы — утвердить абсолютную истинность всего земного учения католической церкви при возможности в выражении его ошибок и безусловную авторитетность верховной догматической инстанции. Папа, не как человек, а как преемник Петра и орган Св. Духа, обладает безусловною, абсолютною истиной во всей ее полноте. Как обладатель истины, он принадлежит к невидимой церкви и соединяет ее с видимой. Потенциально он утверждает истинное и отметает ложное, но он в каждый момент может сделать это и актуально: торжественно провозгласить истину и таким провозглашением категорически устранить всякое колебание. Но, когда папа действует не в качестве пастыря и учителя вселенской церкви, не при условиях, указуемых догматом непогрешимости, он, как и всякий человек, может ошибаться.

И поэтому, сколько бы ни приводилось в пример папских заблуждений и ошибок, догмат непогрешимости останется непоколебленным. Правда, догмат непогрешимости папы в делах веры не в силах вполне устранить догматические сомнения и колебания. Но их и вообще нельзя устранить в пределах видимой церкви. Зато именно догмат непогрешимости придает католическому учению совершенно исключительную жизнеспособность и способность к дальнейшему развитию, утверждая в то же самое время некую неопределимую совокупность или систему абсолютных истин и объективное существование их в пределах церкви земной. Слабым и колеблющимся догмат непогрешимости дает надежную опору, не сковывая свободной богословской мысли и не подавляя необходимого для христианина труда над развитием и постижением истинного учения. Легко бросать отцам Ватиканского собора и папе Пию IX упреки в хитрости, софизмах и властолюбии, потому что догмат непогрешимости увеличивает догматический авторитет и фактическую власть папства над умами. Но делать это значит не видеть существа проблемы, не оценивать гениальности ее решения, отвлекаясь в сторону внешних и несущественных ее сторон. Догматом непогрешимости папства решается вековая проблема обоснования единой вселенской церкви на земле.

Можно с уверенностью сказать, что и на пути попыток обосновать видимую церковь на принципах соборно-епископальной теории неизбежно придется придти к подобному же догмату, т. е. к подобной же формуле погрешимой непогрешимости. Только епископализм не дает видимого единства церкви на земле, а соборное начало не в силах обосновать постоянства этого видимого единства. Лишь монархическое строение видимой церкви преодолевает пространство и время в земном ее существовании.

Итак, церковь Божия, как видимая и сохраняющая свое единство, должна обладать единым учением, в существе своем абсолютно истинным. Единство учения приводит к необходимости единого Писания и Предания и необходимости постоянного органа, хранящего и раскрывающего догму. Этот же орган для того, чтобы церковь обладала видимым единством, должен быть связан с Писанием, Преданием и источником Предания, т. е. с апостолами и Христом, и по преемству обладать не только знанием, но и озарением Св. Духа. Далее — орган этот для полноты выражения идеи единства должен быть единым, т. е. высшая учительская власть в церкви в каждый данный момент должна принадлежать только одному лицу. Но высшая учительская власть не может быть только учительскою.